Глава 5

Над бескрайними просторами снежной пустыни медленно распускался алый бутон вечно юного утра – того прекраснейшего мига, когда все вокруг преображалось, оживало, переходя из тени в свет, и казалось, что отворяются врата в небесные миры и стоит ступить на незримую тропу, как ветра вознесут твой дух к самому подножию трона повелителя небес. Такие мгновения стояли того, чтобы, отрешившись от забот и проблем, оглядеться вокруг – и вот уже начинаешь не жить, а грезить, полнясь дыханием мечты.

Отойдя от тропы каравана на несколько шагов, Атен остановился и, запрокинув голову, замер, любуясь небесами и землей, восхищаясь всем, что видел глаз. Он стоял, покачиваясь, хмельной, вдыхая полной грудью еще сильнее дурманивший морозный чуть сладковатый воздух, в котором было столько покоя… И вообще, сказать, что он чувствовал себя великолепно, значило, не сказать ровным счетом ничего. Так хорошо ему не было давно, может быть, даже никогда. Только теперь он начал понимать, как чудесно делать не то, что должен, а что хочется, не думая ни о чем, ни о чем не беспокоясь…

Его больше не связывали какие-то заботы, обязанности и, главное, предчувствия-страхи.

Он был совершенно уверен в том, что все в порядке, и не допускал и тени сомнений в том, что так будет и впредь.

"Все хорошо… Все просто замечательно… – мысленно повторял он раз за разом, как молитву или заклинание. – Все хорошо… Все просто замечательно… Все хорошо…" Ну и что из того, что всегда, во все времена считали: "Первый раз слово, второй раз просьба, третий раз мольба, четвертый же – беда…" – эти символы, составленные первым творцом заклинаний, с незапамятных времен стояли на свитках с молитвами. Но кто помнит об этом, кто вообще может думать хотя бы о чем-нибудь, когда в голове вновь и вновь звучит только: -Все хорошо. Все просто замечательно"!

Караванщик широко зевнул, мотнул головой, прогоняя начавшую было подкрадываться к нему бледную муть дремы: "Нет, грех спать в такое прекрасное утро!" И вообще, ему и не особенно-то хотелось спать. Хотя за последние дни он не прикорнул ни на мгновение, Атен не чувствовал усталости. Лишь временами, вот как сейчас, его словно снежным покровом накрывало сумрачным состоянием полусна, когда вокруг мерещились какие-то тени, видения, одно удивительнее другого, а разум почему-то не удивляется, воспринимая все как совершенно обыденную реальность. Несколько мгновений – и все проходило, забываясь при этом быстрее, чем если бы ничего и не было вовсе. Несколько мгновений, после которых караванщик чувствовал себя бодрым, отдохнувшим, как после долгого здорового сна, и готовым шагать вслед за солнцем без устали так, словно он не человек, а бог.

– Пап! -он и не заметил, как к нему подошла Мати, но ничуть не удивился.

– А? – караванщик не смог сдержать зевка.

– Я хотела поговорить с тобой…

– Давай потом, не сейчас, – разговоры представлялись ему никому не нужной безделицей. Зачем что-то обсуждать, о чем-то спрашивать, когда все известно и ясно и так? С этой вдруг открывшейся ему истиной как-то сразу согласились все вокруг. Все, кроме Мати, которая упрямилась, не желая ничего понимать, или делая вид, что ничего не понимает, что было еще хуже.

– Ну пап! – не унималась та.

"Ох, дети, дети, почему с вами столько проблем? И чем старше вы становитесь, тем больше вырастают сложности…" -Ладно, – он снова зевнул. – О чем речь?

– Об этом месте, – глаза Мати блестели, словно она открыла тайну мироздания.

"Ох, молодость!" – вздохнул, подумав про себя, караванщик.

– Пап, я прочла в свитках… – говоря это, девушка вытянула из рукава какую-то старую рукопись. – Вот… – она развернула свиток, собираясь ему показать какой-то знак, но Атен решительно забрал лист, убрал за пазуху, даже не взглянув на него.

Покой покинул его душу, сменившись гневом. Он был так сердит, что не смог сдержаться.

– Я ведь запретил тебе совать нос в сундук с этими древними сказками! – нахмурив брови, строго проговорил он, надвинувшись на дочь мрачной серой тучей. – Или нет?

– Запретил, но…

– Почему же ты не выполняешь мою волю, непослушная дочь? – распаляясь все сильнее, мужчина заскрежетал зубами.

– Я… – она собиралась ответить на его вопрос, но он не ждал от нее никаких слов, лишь смирения:

– Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Мне давно следовало так поступить! Даже представить себе невозможно, скольких бед мы смогли бы избежать, будь я с тобой строже!

Мати смотрела на отца широко открытыми глазами, в которых застыли непонимание и испуг. Она не узнавала его. Ей вдруг показалось, что, хотя внешне он совершенно не изменился, но внутренне, душой, духом, стал совершенно другим, чужим. И, все же…

– Папа, прости меня, пожалуйста, – поняв, что спорить с ним, бесполезно, что лучше со всем согласиться и покаяться, она подошла к нему, коснулась головой плеча, не скрывая заблестевших в глазах слез. – Я не хотела тебя ослушаться, я…

Мне просто стало не по себе… У меня было предчувствие, ну, что что-то должно произойти… И я пыталась разобраться…

– Великие боги, да когда же ты наконец, поймешь: все эти попытки заглянуть в будущее ни к чему хорошему не приводят! – вскричал караванщик. – Или ты не слушала меня?

Мати была готова возразить, что ничего подобного отец ей не говорил, скорее наоборот, но Атен не дал ей и слова сказать, продолжая:

– Или жизнь тебя ничему так и не научила? Вспомни, что было в прошлый раз? Из-за этого твоего предчувствия мы чуть было не потеряли Шамаша!

Отпрянув от него, словно от ледяного изваяния в замке госпожи Айи, девушка с силой стиснула губы. Глаза защипало так сильно, что она зажмурилась от боли.

С тех пор прошло больше года. И за все это время никто ни разу не напомнил ей о случившемся. Да, она понимала, что внутри, в душе многие упрекают ее, даже осуждают, но всегда считала – не больше, чем жалеют. И она совсем не ожидала услышать упрек от родного отца – самого близкого человека, который был у нее в мире.

Мати чувствовала себя такой несчастной… Хуже, наверное, ей было только в тот миг, когда… когда она поняла, что случилось в драконьем городе.

"Великие боги! За что Вы так наказываете меня? За что мучаете, отбирая при этом единственное утешение?" -Вот что, Мати, – продолжал между тем хозяин каравана, хмуро глядя на дочь, которая испортила такое чудесное утро, – шла бы ты в повозку да сидела там. Ни к чему наводить тень на солнце.

Но даже после этих слов девушка не бросилась опрометью к повозке невест, не в силах побороть жалости к самой себе. Мати продолжала стоять возле отца, чуть наклонив голову, глядя ему на ноги, не в лицо.

– Я сделаю так, как ты велишь…-начала она.

– Вот и отлично! Давно бы так!

– И останусь в повозке до тех пор, пока ты не позовешь меня, или не позволишь выйти… Но, отец, прошу, заклинаю тебя: прочти свиток!

– Ты еще торгуешься? Со мной?! – его лицо пошло пятнами. Гнев застил кровью глаза.

Будь в его руках плеть, он бы показал этой несносной девчонки, как надо себя вести со старшим! То, что Шамаш ей все прощает, не дает ей права… И вообще, ему не следовало быть таким мягким с дочерью! Да, она росла без матери, да, она была его единственным ребенком, а таковых во все времена баловали. Но все это действовало до тех пор, пока он не узнал, что она – Творец заклинаний! А Творец заклинаний не может быть слабым! Мати должна забыть про сомнения, про страхи!

Складывать заговоры – значит, постоянно сражаться с демонами и злыми духами. Она должна быть сильной! Даже сильнее воинов-дозорных! Сильнее всех! Иначе ей не выжить! И он должен сделать ее сильной, если хочет, чтобы она жила! Но для этого ему прежде необходимо обучить ее послушанию! Иначе она не усвоит ничего из того, что ей предстояло узнать!

Учить Творца заклинания – он плохо себе представлял, что это означает. Чему мог научить ее хозяин каравана?